Неточные совпадения
Так как мы могли встретить ее или
французские суда в море, — и, может быть, уже с известиями об открытии военных действий, — то у нас готовились к этой встрече и приводили фрегат в боевое положение. Капитан поговаривал о том, что в случае одоления превосходными неприятельскими
силами необходимо-де поджечь пороховую камеру и взорваться.
Эти два обстоятельства значительно повысили фонды Агриппины Филипьевны, и она могла со спокойной совестью устраивать по четвергам свои элегантные soirees, [вечера (фр).] на которых безусловно господствовал
французский язык, обсуждалась каждая выдающаяся новость и испытывали свои
силы всякие заезжие артисты и артистки.
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или
французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой ночи не хватило
силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Детский либерализм 1826 года, сложившийся мало-помалу в то
французское воззрение, которое проповедовали Лафайеты и Бенжамен Констан, пел Беранже, — терял для нас, после гибели Польши, свою чарующую
силу.
Неугомонные
французские работники, воспитанные двумя революциями и двумя реакциями, выбились наконец из
сил, сомнения начали одолевать ими; испугавшись их, они обрадовались новому делу, отреклись от бесцельной свободы и покорились в Икарии такому строгому порядку и подчинению, которое, конечно, не меньше монастырского чина каких-нибудь бенедиктинцев.
Что за хаос! Прудон, освобождаясь от всего, кроме разума, хотел остаться не только мужем вроде Синей Бороды, но и
французским националистом — с литературным шовинизмом и безграничной родительской властью, а потому вслед за крепкой, полной
сил мыслью свободного человека слышится голос свирепого старика, диктующего свое завещание и хотящего теперь сохранить своим детям ветхую храмину, которую он подкапывал всю жизнь.
Они находили эти
силы в немецкой философской мысли и
французской социальной мысли.
Последнее объяснение: я умираю вовсе не потому, что не в
силах перенести эти три недели; о, у меня бы достало
силы, и если б я захотел, то довольно уже был бы утешен одним сознанием нанесенной мне обиды; но я не
французский поэт и не хочу таких утешений.
Камчатка порадовала, [Камчатка порадовала мужественным отражением англо-французского нападения на Петропавловск; в защите родной земли участвовали казаки, мещане, камчадалы и алеуты; слабо вооруженный отряд в 300 человек отразил две высадки и, несмотря на сильную бомбардировку, обратил в бегство десант в 900 человек, сбросив в море 300 из них.] но это такая дробь, что почти незаметно проходят подвиги тамошней воительной
силы.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или
французских буржуа о слабости существующих полицейских законов. Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе
силу для водворения в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
Он, видимо, до глубины души возмущается деспотизмом губернатора и, вероятно, противодействует ему всеми
силами, но когда тут же разговор коснулся Наполеона III [Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт, 1808—1873) —
французский император (1852—1870), племянник Наполеона I.
И
французский язык, и что я большая дура, и что содержательница нашего пансиона нерадивая, глупая женщина; что она об нашей нравственности не заботится; что батюшка службы себе до сих пор не может найти и что грамматика Ломонда скверная грамматика, а Запольского гораздо лучше; что на меня денег много бросили по-пустому; что я, видно, бесчувственная, каменная, — одним словом, я, бедная, из всех
сил билась, твердя разговоры и вокабулы, а во всем была виновата, за все отвечала!
Современному
французскому буржуа ни героизм, ни идеалы уже не под
силу.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону
французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в
силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Та тоже притворялась, что борется с матерью, и ласкалась к ней — но не по-кошачьи, не на
французский манер, а с той итальянской грацией, в которой всегда чувствуется присутствие
силы.
Но громадная
сила — напряженная воля, а сильнее ее на свете только лишь случай. Как-то вечером, в часы отдыха, юнкера сбились кучкой, человек в десять, между двумя соседними постелями. Левис-оф-Менар рассказывал наизусть содержание какого-то переводного
французского романа не то Габорио, не то Понсон дю Террайля. Вяло, без особого внимания подошел туда Александров и стал лениво прислушиваться.
— В таком случае, я начну прямо! — продолжал Егор Егорыч. — Я знаю, кто вы, и вы знаете, кто я; мы, русские мартинисты, прежде всего мистики и с
французскими мартинистами сходствуем и различествуем: они беспрерывно вводят мелкие политические интересы в свое учение, у нас — их нет! Сверх того, мы имеем пример в наших аскетах и признаем всю благодетельную
силу путей умного делания!
Другой, крещенный святым духом честных и мудрых книг, наблюдая победную
силу буднично страшного, чувствовал, как легко эта
сила может оторвать ему голову, раздавить сердце грязной ступней, и напряженно оборонялся, сцепив зубы, сжав кулаки, всегда готовый на всякий спор и бой. Этот любил и жалел деятельно и, как надлежало храброму герою
французских романов, по третьему слову, выхватывая шпагу из ножен, становился в боевую позицию.
В записке своей, написанной, по обыкновению, очень правильным
французским языком, г-жа Петицкая умоляла княгиню приехать к ней, так как она очень больна и, что хуже всего, находится совершенно без денег; но идти и достать их где-нибудь у ней совершенно не хватает
сил.
Это случилось в те минуты, когда гарибальдийцы, после ожесточенных стычек с папскими войсками, были внезапно окружены и смяты свежими
силами французской кавалерии.
— Невозможно вас уважать, голубчик. С виду вы как будто и настоящий человек. Наружность у вас и осанка как у
французского президента Карно — в «Иллюстрации» намедни видел… да… Говорите вы высоко, и умны вы, и в чинах, рукой до вас не достанешь, но, голубчик, у вас душа не настоящая…
Силы в ней нет… Да.
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в театр, чтоб посмотреть на старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные столицы увидят в стенах своих победителя света; знали, что победоносная
французская армия, вместе с
силами целой Европы, идет на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
Француз, который при Ватерлоо сказал: «la garde meurt, mais ne se rend pas», [«гвардия умирает, но не сдается»,] и другие, в особенности
французские герои, которые говорили достопамятные изречения, были храбры и действительно говорили достопамятные изречения; но между их храбростью и храбростью капитана есть та разница, что если бы великое слово, в каком бы то ни было случае, даже шевелилось в душе моего героя, я уверен, он не сказал бы его: во-первых, потому, что, сказав великое слово, он боялся бы этим самым испортить великое дело, а во-вторых, потому, что, когда человек чувствует в себе
силы сделать великое дело, какое бы то ни было слово не нужно.
Насколько чинно все сидели за
французским уроком, настолько шумно за уроком чистописания. Маленькая, худенькая, сморщенная учительница напрасно кричала и выбивалась из
сил. Никто ее не слушал; все делали, что хотели. Классную даму зачем-то вызвали из класса, и девочки окончательно разбушевались.
Из глубины"курятника"в райке Михайловского театра смотрел я пьесу, переделанную из романа Бальзака"Лилия в долине". После прощального вечера на Масленой в Московском Малом театре это был мой первый
французский спектакль. И в этой слащавой светской пьесе, и в каком-то трехактном фарсе (тогда были щедры на количество актов) я ознакомился с лучшими
силами труппы — в женском персонале: Луиза Майер, Вольнис, Миля, Мальвина; в мужском — Бертон, П.Бондуа, Лемениль, Берне, Дешан, Пешна и другие.
Вот и весь сюжет. Там когда-то играла знаменитая
французская артистка Сара Бернар. Играла так, что театр дрожал от восторга. Понятно, что не нам, пигмеям, пробовать свои
силы в этой вещице.
Из Киева молодой Оленин был отправлен курьером в Париж, с подарками к министрам
французского двора: Монмареню, иностранных дел — перстень с прекрасным солитером; наследникам Верженя — полная коллекция российских золотых медалей; графу Сегюру, сухопутных
сил — соболий мех и фельдмаршалу де Кастри — перстень с солитером.
В ближайшей от Друцка околице, Воргутьеве, было более ста шляхетных католических домов. Мятежники пустили весть, что идет
французский генерал с
французским и польским войсками; но хитрость не удалась. Собранная 24-го числа в деревне Филатове шляхта узнала в воинственных пришельцах соседних панов и решительно отказалась верить, а шляхтич Тетерский выразил даже, что если бы
сила, то всех бы их следовало перевязать.
А так как графиня занималась сочинением
французских романов, довольно многотомных, которых рукописи любила иметь в нескольких экземплярах, то и записывался он до изнеможения
сил.
Молодость и вольнодумство во все времена идут рука об руку, а в описываемое нами время в столичную жизнь вместе с
французским влиянием последнее стало приливать с особенной
силой. Князь Луговой не избег этого влияния. Если он не был в глубине своей души вольнодумцем, то старался хотя показаться им. Это-то старание и побудило его усомниться перед княжной в семейной легенде.
Надо заметить, что эмигранты и иезуиты имели в лице Генриетты Шевалье громадную
силу, влиявшую на влюбленного покровителя
французской актрисы Кутайсова в смысле, благоприятном для католических целей.
«Вот имеете себе тоже инструмент, ваше сиятельство!» — подумал отец Илиодор и даже не стал уверять своего возницу и в том, что это случайность, а завел глаза и начал дремать через
силу и думая, что бы на его месте сказал в это время он, другой, настоящий пастырь, и что скажет наконец тот, которого днесь учат, что батю бато значит бить палкою и что латинское Homo энергично, твердо, но грубо, а
французское лом — мягко, нежно и гибко?
Нравственная
сила французской, атакующей армии была истощена.
Заслуга Кутузова состояла не в каком-нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия
французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один — тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть расположен к наступлению — он один все
силы свои употреблял на то, чтоб удержать русскую армию от бесполезных сражений.
В месяц грабежа
французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным, совершилось изменение в отношении
сил обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество
силы оказалось на стороне русских.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во
французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор пока французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение
силы изменилось теперь, и преимущество находится на нашей стороне.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро;
французское войско (по той стремительной
силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско.
Французское войско с постоянно-увеличивающеюся
силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения.
Для того, чтобы двойными
силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве; для того, одним словом, чтоб удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время
французское войско, казалось бы не нужно особенной гениальности.
Таким образом во всё время сражения русские имели против всей
французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие
силы.
Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять всё-таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных
силах), почему не взято в плен
французское войско с маршалами, королями и императором, когда в этом состояла цель русских?
До Бородинского сражения наши
силы приблизительно относились к
французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения 100 тысяч к 120-ти, а после сражения 50 к 100.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные
силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
В Бородинском сражении, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1, и вся
сила французской артиллерии направлена туда, посылается ни кто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого.